А. Петровичев Это уже твоя вторая выставка в Крокин галерее. Первая прошла успешно по многим номинациям. Ценно и то, что выставка получила положительный отклик со стороны профессионалов. К новичкам всегда относятся с прохладцей и были опасения, что выставку проигнорируют. Современный зритель избалован и ждёт чего-то нового, тем более от незнакомого автора. Этим новым оказалось качество твоего искусства, качество твоей живописи как таковой. Сейчас много говорится об актуальном дискурсе, о трендах и прочем, но сам художественный процесс остаётся в стороне. Знаешь, эта искусственная маргинализация процесса создания произведения объясняет образование этаких пустот. Выраженной новизны в твоих работах нет, как нет и претензии на эту новизну. Но в твоих холстах есть то,что называется настоящим, в них есть выразительная ясность. Сейчас действительно, креативность заменила, то, что называется творческий порыв. Это не мои слова, но я с этим согласен. Интерес к твоему искусству объясним восполнением недостающего элемента в пространстве современного поиска. Это и послужило поводом к продолжению сотрудничества, к продолжению диалога и организации очередной выставки. Скажи, а всё ли так закономерно и последовательно в становлении тебя как художника?
В. Семенский Всё развивалось не столь однозначно. Когда я учился и предвидеть не мог, что выберу, а точнее органичным для меня окажется именно экспрессивная живопись. Я к этой стилистике пришёл не сразу, и она оказалась для меня отнюдь неслучайной находкой. Я ведь учился искусству в Питере, в Репинке, в среде обычного академизма, системы со своей суховатой стилистикой и подходом кискусству. Спонтанный жест был «вне закона» жанра: Я там не прижился, на каком-то этапе понял, что это не моё. Стало тяготить, и в 95-м году ушёл. Мне просто там было скучно. Хотя, если по-честному, кое-что из того времени пригодилось и сегодня. Наверное, в первую очередь речь идёт о рисунке. Сейчас он вообще в загоне. О знании элементарной анатомии и говорить не стоит. Это школа, она не должна довлеть, но она во многом предопределяет мою свободу выбора как художника. Во всём нужна мера и, получив необходимое, я ушёл из института.
А. П. Когда же ты нащупал точку невозврата? Когда у тебя появился интерес к экспрессионизму?
В. С. Что касается моего экспрессионизма, то, как я уже сказал, эта стилистика возникла постепенно. Никакого насилия надсобой не было. Жил, писал, не испытывая мук творчества. Наверное, это близко моей натуре и когда появилась соответствующая среда, всё это раскрылось. Всё началось с Севастополя, с тех пор как я там обосновался. Крым меня сразу потряс. Многое как-то сразу стало на свои места. Сложилось как пазл в некоторую систему. Систему для меня приемлемую, понятную, со своими законами ипринципами. Но это был мой личный экспрессионизм, он стал моим личным языком, языком моего искусства, языков моих образов. У меня нет на этот счёт никаких комплексов. Уже тогда я почувствовал и постепенно определил своё личное пространство. И сделал это, прежде всего для себя.
Я крепко осел в Крыму. И никого значения для меня не было, что это где-то на периферии. Там есть среда, есть свет, пространство, море. Там сама природа, сам свет диктует жанр, если хочешь. В Москве с этим проблема. Но в Москве есть круг общения. В Крыму показать эти работы не так интересно, да и потом, что дальше? Там нормальная аудитория, люди проще. С восприятием того, что я делаю тоже всё в порядке. Но для развития нужно нечто иное. В этом смысле Москва как разподходящий вариант. В Москве всё происходит иначе. Здесь особый зритель, более требовательный, что ли. Но в этом и смысл. Художнику полезно посмотреть на то, что он делает со стороны, пусть и более придирчивым взглядом. Дистанцироваться всегда в искусстве было полезно. Я же время от времени отхожу от холста, посмотреть на него с расстояния. Так сложилось, что я живу и работаю в двух пространствах, перекочёвываю между Москвой и Севастополем. Собственно, и то идругое, на мой взгляд, определяет очень многое в моих работах. Иногда заглядываю в Питер. Так что впечатлений тьма. Но основная работа собирается именно в Крыму.
А. П. Ты мыслишь импульсом, реализуемом вкаждом конкретном произведении. Отсюда логичен вопрос о твоём отношении снатурой, которая для большинства твоих коллег, да и для искусства в целом ушла куда-то на периферию творчества?
В. С. То, что я делаю не совсем прямая работа с натуры или с натурой, хотя сам понимаешь, Крым —место благодатное. То, что видит зритель, это скорее сплав работы с натуры, набросков, этюдов, просто наблюдений. То есть вполне привычная методика раскрытия образа, раскрытия. Я далёк от полного поглощения натурой. Мой экспрессионизм всё-таки лишён прямой увязки с потоками ветра и спонтанного жеста, молниеносной эмоции и прочее. Наверное, во мне говорит, хоть и неоконченное академическое образованиесо свойственной ему системой отбора и логикой. Я сохраняю где-то в памяти впечатлениеот света, от пластики тела, от мимики, от движения. И чтобы всё это ярко передать для меня необходимо уйти от натуры. Натура это импульс, мотивация, нообраз возникает как бы параллельно, на уровне сознания. То есть, то, что видит зритель, достаточно выверено и проработано, чистой экспрессии или письма allaprima у меня нет. Здесь опять моё академическое прошлое меня мобилизует, что ли. Скажем, когда я пишу портрет, то это вполне конкретный портретируемый, в котором всё заложено. Моя задача это всё увидеть. Для меня в большей степени человек раскрывается в пластике, даже его психологизм через неё выражается. Но эта пластика, нередко лишь первая ступень, может быть, мотивация. Я делаю массунабросков, массу расходного материала, прежде чем подойти к холсту. Для меняактуален конкретный и достаточно выверенный образ. Например, если пишу Афродиту, то это не значит, что я запросто могу обозначить, что это портрет девочки. Название для меня не главное, его вообще может и не быть. Но образдолжен быть выраженным и цельным. Поэтому для меня немалую роль играет знакомство с человеком, что позволяет работать, как говориться, 'вслепую'. Это объясняет и не столь широкий арсенал образов и портретируемых.
А. П. А бывают ли моменты стопора перед тем, что происходит в современном искусстве? Пускай на уровне его практики. Как ты с этим уживаешься?
В. С. Знаешь, комплексы на этот счёт уменя давно пропали, и навязчивых состояний на этот же счёт я не испытывал. Всеэти разговоры о конце живописи и вообще искусства меня как-то не трогают. Эточистой воды спекуляции. Кругом полно отличных живописцев, которым есть что икому сказать. Это вытеснение на периферию условно. Те самые пустоты, прокоторые ты говорил вначале, заполняются. Проблема действительно в качествеэтого заполнения. Действительно, для серьёзной заявки очень часто этогокачества не хватает. Но его же не хватает и в других направлениях. Там много очень странного, иногда страшного, но больше всего беспомощного. Я рассматриваювещь в себе, а не сопоставляю одно течение с другим. Если существует претензияна что-то, она должна быть обусловлена прежде всего качеством. Тогда всё станет на свои места. Кстати, художники, работающие в стилистике экспрессионизма, есть не только у нас, но и на Западе, на что мы постоянно ориентированы. Но надо понимать, что экспрессионизм, как стиль чрезвычайно вариативен и динамичен всвоей проблематике и предпочтениях. Если не всё, то многое возвращается, а многое и не уходило. Экспрессионисты как были, так и есть. Их сейчас называют 'нео-экспрессионисты', но ребята пишут, и стопора не происходит. Для меня это естественно и я этим занимаюсь. Это 'мой экспрессионизм', личный. И меня уже немучают вопросы самореабилитации. Я, такой как есть. Это не сразу возникло, но со временем стало моей опорой. Для художника, наверное, самое главное найти себя и не дёргаться.
А. П. То есть твоё личное пространство,это, по сути, твоя самоидентификация как художника. То есть всё новое происходит внутри твоей системы, твоего 'личного пространства', 'личного экспрессионизма'. Там же и возникает тематический ряд?
В. С. Да, именно. Я не стремлюсь к разнообразию тем. Что-то перекочёвывает. Например, образы детей, портреты, античные персонажи. Из нового, например, меня, интересует пейзаж. Его не будет на этой выставке, но я хочу этим заняться в будущем. Я пишу то, что мнеинтересно и знакомо. Поэтому и пейзаж должен быть мне знакомым.
А. П. Заимствуешь что-то?
В.С. Не ворую, но подсматриваю. Люблю Базелица, американский экспрессионизм, молодого Рихтера, да и наших экспрессионистов. Смотрю, изучаю, любуюсь. Но копировать - вот это тупик.Особенно, когда есть, что сказать. Иногда, вертится в голове цитата, но куданам художникам, пережившим постмодернизм без неё. Если что-то и возникает, то это умышлено. Как некая игра.
А. П. Такой традиционный вопрос, насчёт реакции зрителей? Вообще, тебя эта реакция волнует?
В. С. Реакция зрителей для меня важна. Но я её, эту реакцию не абсолютизирую.
Мне важно мнение и простого зрителя и профессионалов, важно, чтобы меня понимали. Я всё же, по натуре человек коммуникабельный, хотя круг общения у меня в Москве небольшой. Я неоднозначно отношусь к 'тусовочности', но люди тебя забывают,когда ты долго не появляешься. Сегодня пребывать в жёсткой аутичности, наверное, неправильно. Но пустой трёп тоже не полезен. Раньше были сквоты и в Питере и в Москве. Тогда это было интересно. Сейчас этого как-то не наблюдается. Народ поменялся, всё обросло коммерцией. Появились иные темы, как бы не об искусстве, а скорее, о его продюсировании.
А. П. По-моему, находясь в ситуации арт-рынка, невозможно игнорировать сам факт коммерции. Она стала его активной составляющей. На чистой романтике далеко не уедешь, по-моему. Исподволь, конъюнктурность просачивается в саму ткань замысла произведения, она как бы там уже заложена, как эмульгаторы и консерванты. Хотя существуют художники, работающие без оглядки, без адаптивных добавок для гарантированной реализациина рынке. Удалось ли тебе найти что-то своё без этой самой оглядки на конъюнктуру.
В. С. Жёсткой привязки у меня нет, да и не было. Иначе я бы занимался чем-то иным. С другой стороны, я не подверженкрайностям. На одних холстах и красках можно разориться. Но что касается коммерческой составляющей на уровне замысла, то у меня этого нет. Да, иногда закрадывается мелкобуржуазный 'жучок', но, как правило, эти работы не получаются. У меня были заказные портреты, но я людям сразу говорил, что буду делать так, как я вижу, тогда и результат иной. Так что механизма зарабатывания денег я не освоил. Он как-то произвольно запускается по неведомым мне законам, но ГМО я не применяю. :)
В. Семенский Всё развивалось не столь однозначно. Когда я учился и предвидеть не мог, что выберу, а точнее органичным для меня окажется именно экспрессивная живопись. Я к этой стилистике пришёл не сразу, и она оказалась для меня отнюдь неслучайной находкой. Я ведь учился искусству в Питере, в Репинке, в среде обычного академизма, системы со своей суховатой стилистикой и подходом кискусству. Спонтанный жест был «вне закона» жанра: Я там не прижился, на каком-то этапе понял, что это не моё. Стало тяготить, и в 95-м году ушёл. Мне просто там было скучно. Хотя, если по-честному, кое-что из того времени пригодилось и сегодня. Наверное, в первую очередь речь идёт о рисунке. Сейчас он вообще в загоне. О знании элементарной анатомии и говорить не стоит. Это школа, она не должна довлеть, но она во многом предопределяет мою свободу выбора как художника. Во всём нужна мера и, получив необходимое, я ушёл из института.
А. П. Когда же ты нащупал точку невозврата? Когда у тебя появился интерес к экспрессионизму?
В. С. Что касается моего экспрессионизма, то, как я уже сказал, эта стилистика возникла постепенно. Никакого насилия надсобой не было. Жил, писал, не испытывая мук творчества. Наверное, это близко моей натуре и когда появилась соответствующая среда, всё это раскрылось. Всё началось с Севастополя, с тех пор как я там обосновался. Крым меня сразу потряс. Многое как-то сразу стало на свои места. Сложилось как пазл в некоторую систему. Систему для меня приемлемую, понятную, со своими законами ипринципами. Но это был мой личный экспрессионизм, он стал моим личным языком, языком моего искусства, языков моих образов. У меня нет на этот счёт никаких комплексов. Уже тогда я почувствовал и постепенно определил своё личное пространство. И сделал это, прежде всего для себя.
Я крепко осел в Крыму. И никого значения для меня не было, что это где-то на периферии. Там есть среда, есть свет, пространство, море. Там сама природа, сам свет диктует жанр, если хочешь. В Москве с этим проблема. Но в Москве есть круг общения. В Крыму показать эти работы не так интересно, да и потом, что дальше? Там нормальная аудитория, люди проще. С восприятием того, что я делаю тоже всё в порядке. Но для развития нужно нечто иное. В этом смысле Москва как разподходящий вариант. В Москве всё происходит иначе. Здесь особый зритель, более требовательный, что ли. Но в этом и смысл. Художнику полезно посмотреть на то, что он делает со стороны, пусть и более придирчивым взглядом. Дистанцироваться всегда в искусстве было полезно. Я же время от времени отхожу от холста, посмотреть на него с расстояния. Так сложилось, что я живу и работаю в двух пространствах, перекочёвываю между Москвой и Севастополем. Собственно, и то идругое, на мой взгляд, определяет очень многое в моих работах. Иногда заглядываю в Питер. Так что впечатлений тьма. Но основная работа собирается именно в Крыму.
А. П. Ты мыслишь импульсом, реализуемом вкаждом конкретном произведении. Отсюда логичен вопрос о твоём отношении снатурой, которая для большинства твоих коллег, да и для искусства в целом ушла куда-то на периферию творчества?
В. С. То, что я делаю не совсем прямая работа с натуры или с натурой, хотя сам понимаешь, Крым —место благодатное. То, что видит зритель, это скорее сплав работы с натуры, набросков, этюдов, просто наблюдений. То есть вполне привычная методика раскрытия образа, раскрытия. Я далёк от полного поглощения натурой. Мой экспрессионизм всё-таки лишён прямой увязки с потоками ветра и спонтанного жеста, молниеносной эмоции и прочее. Наверное, во мне говорит, хоть и неоконченное академическое образованиесо свойственной ему системой отбора и логикой. Я сохраняю где-то в памяти впечатлениеот света, от пластики тела, от мимики, от движения. И чтобы всё это ярко передать для меня необходимо уйти от натуры. Натура это импульс, мотивация, нообраз возникает как бы параллельно, на уровне сознания. То есть, то, что видит зритель, достаточно выверено и проработано, чистой экспрессии или письма allaprima у меня нет. Здесь опять моё академическое прошлое меня мобилизует, что ли. Скажем, когда я пишу портрет, то это вполне конкретный портретируемый, в котором всё заложено. Моя задача это всё увидеть. Для меня в большей степени человек раскрывается в пластике, даже его психологизм через неё выражается. Но эта пластика, нередко лишь первая ступень, может быть, мотивация. Я делаю массунабросков, массу расходного материала, прежде чем подойти к холсту. Для меняактуален конкретный и достаточно выверенный образ. Например, если пишу Афродиту, то это не значит, что я запросто могу обозначить, что это портрет девочки. Название для меня не главное, его вообще может и не быть. Но образдолжен быть выраженным и цельным. Поэтому для меня немалую роль играет знакомство с человеком, что позволяет работать, как говориться, 'вслепую'. Это объясняет и не столь широкий арсенал образов и портретируемых.
А. П. А бывают ли моменты стопора перед тем, что происходит в современном искусстве? Пускай на уровне его практики. Как ты с этим уживаешься?
В. С. Знаешь, комплексы на этот счёт уменя давно пропали, и навязчивых состояний на этот же счёт я не испытывал. Всеэти разговоры о конце живописи и вообще искусства меня как-то не трогают. Эточистой воды спекуляции. Кругом полно отличных живописцев, которым есть что икому сказать. Это вытеснение на периферию условно. Те самые пустоты, прокоторые ты говорил вначале, заполняются. Проблема действительно в качествеэтого заполнения. Действительно, для серьёзной заявки очень часто этогокачества не хватает. Но его же не хватает и в других направлениях. Там много очень странного, иногда страшного, но больше всего беспомощного. Я рассматриваювещь в себе, а не сопоставляю одно течение с другим. Если существует претензияна что-то, она должна быть обусловлена прежде всего качеством. Тогда всё станет на свои места. Кстати, художники, работающие в стилистике экспрессионизма, есть не только у нас, но и на Западе, на что мы постоянно ориентированы. Но надо понимать, что экспрессионизм, как стиль чрезвычайно вариативен и динамичен всвоей проблематике и предпочтениях. Если не всё, то многое возвращается, а многое и не уходило. Экспрессионисты как были, так и есть. Их сейчас называют 'нео-экспрессионисты', но ребята пишут, и стопора не происходит. Для меня это естественно и я этим занимаюсь. Это 'мой экспрессионизм', личный. И меня уже немучают вопросы самореабилитации. Я, такой как есть. Это не сразу возникло, но со временем стало моей опорой. Для художника, наверное, самое главное найти себя и не дёргаться.
А. П. То есть твоё личное пространство,это, по сути, твоя самоидентификация как художника. То есть всё новое происходит внутри твоей системы, твоего 'личного пространства', 'личного экспрессионизма'. Там же и возникает тематический ряд?
В. С. Да, именно. Я не стремлюсь к разнообразию тем. Что-то перекочёвывает. Например, образы детей, портреты, античные персонажи. Из нового, например, меня, интересует пейзаж. Его не будет на этой выставке, но я хочу этим заняться в будущем. Я пишу то, что мнеинтересно и знакомо. Поэтому и пейзаж должен быть мне знакомым.
А. П. Заимствуешь что-то?
В.С. Не ворую, но подсматриваю. Люблю Базелица, американский экспрессионизм, молодого Рихтера, да и наших экспрессионистов. Смотрю, изучаю, любуюсь. Но копировать - вот это тупик.Особенно, когда есть, что сказать. Иногда, вертится в голове цитата, но куданам художникам, пережившим постмодернизм без неё. Если что-то и возникает, то это умышлено. Как некая игра.
А. П. Такой традиционный вопрос, насчёт реакции зрителей? Вообще, тебя эта реакция волнует?
В. С. Реакция зрителей для меня важна. Но я её, эту реакцию не абсолютизирую.
Мне важно мнение и простого зрителя и профессионалов, важно, чтобы меня понимали. Я всё же, по натуре человек коммуникабельный, хотя круг общения у меня в Москве небольшой. Я неоднозначно отношусь к 'тусовочности', но люди тебя забывают,когда ты долго не появляешься. Сегодня пребывать в жёсткой аутичности, наверное, неправильно. Но пустой трёп тоже не полезен. Раньше были сквоты и в Питере и в Москве. Тогда это было интересно. Сейчас этого как-то не наблюдается. Народ поменялся, всё обросло коммерцией. Появились иные темы, как бы не об искусстве, а скорее, о его продюсировании.
А. П. По-моему, находясь в ситуации арт-рынка, невозможно игнорировать сам факт коммерции. Она стала его активной составляющей. На чистой романтике далеко не уедешь, по-моему. Исподволь, конъюнктурность просачивается в саму ткань замысла произведения, она как бы там уже заложена, как эмульгаторы и консерванты. Хотя существуют художники, работающие без оглядки, без адаптивных добавок для гарантированной реализациина рынке. Удалось ли тебе найти что-то своё без этой самой оглядки на конъюнктуру.
В. С. Жёсткой привязки у меня нет, да и не было. Иначе я бы занимался чем-то иным. С другой стороны, я не подверженкрайностям. На одних холстах и красках можно разориться. Но что касается коммерческой составляющей на уровне замысла, то у меня этого нет. Да, иногда закрадывается мелкобуржуазный 'жучок', но, как правило, эти работы не получаются. У меня были заказные портреты, но я людям сразу говорил, что буду делать так, как я вижу, тогда и результат иной. Так что механизма зарабатывания денег я не освоил. Он как-то произвольно запускается по неведомым мне законам, но ГМО я не применяю. :)
